Неточные совпадения
Я с трепетом ждал ответа Грушницкого; холодная злость овладела мною при мысли, что если б не случай, то я мог бы сделаться посмешищем этих дураков. Если б Грушницкий не согласился, я бросился б ему на шею. Но после некоторого молчания он
встал с своего места, протянул руку
капитану и сказал очень важно: «Хорошо, я согласен».
Мы
встали из-за стола.
Капитан с капитаншею отправились спать; а я пошел к Швабрину, с которым и провел целый вечер.
Когда на другое утро я проснулся и попросил у китайцев чаю, они указали на спящего Анофриева и шепотом сказали мне, что надо подождать, пока не
встанет «сам
капитан».
В комнате водворилось неловкое, тягостное молчание. Жена
капитана смотрела на него испуганным взглядом. Дочери сидели, потупясь и ожидая грозы.
Капитан тоже
встал, хлопнул дверью, и через минуту со двора донесся его звонкий голос: он неистово ругал первого попавшего на глаза работника.
Сказав последние слова, отец Арсений даже изменил своей сдержанности. Он
встал со стула и обе руки простер вперед, как бы взывая к отмщению. Мы все смолкли. Колотов пощипывал бородку и барабанил по столу; Терпибедов угрюмо сосал чубук; я тоже чувствовал, что любопытство мое удовлетворено вполне и что не мешало бы куда-нибудь улизнуть. Наконец
капитан первый нарушил тишину.
Все
встали. Офицеры приложили руки к козырькам. Нестройные, но воодушевленные звуки понеслись по роще, и всех громче, всех фальшивее, с лицом еще более тоскливым, чем обыкновенно, пел чувствительный штабс-капитан Лещенко.
Затем последовала немая и довольно длинная сцена, в продолжение которой
капитан еще раз, протягивая руку, проговорил: «Я очень рад!», а потом
встал и начал расшаркиваться. Калинович проводил его до дверей и, возвратившись в спальню, бросился в постель, схватил себя за голову и воскликнул: «Господи, неужели в жизни, на каждом шагу, надобно лгать и делать подлости?»
Капитан молча
встал, вышел и тотчас же возвратился.
Капитан, оставшись один, сидел некоторое время на прежнем месте, потом вдруг
встал и на цыпочках, точно подкрадываясь к чуткой дичи, подошел к дверям племянницыной комнаты и приложил глаз к замочной скважине. Он увидел, что Калинович сидел около маленького столика, потупя голову, и курил; Настенька помещалась напротив него и пристально смотрела ему в лицо.
— Я уж приказал себе чайку поставить, — отвечал он, — а водочки покаместа хватить можно для услаждения души. Очень приятно познакомиться; прошу нас любить и жаловать, — сказал он Володе, который,
встав, поклонился ему: — штабс-капитан Краут. Мне на бастионе фейерверкер сказывал, что вы прибыли еще вчера.
Только что все сели за стол,
капитан Повердовня тотчас же успел
встать снова и, обратившись к петербургской филантропке, зачитал...
Женщины, взвизгнув, исчезли. Бутлер
встал между мной и поверженным
капитаном, которого, приподняв под мышки, Синкрайт пытался прислонить к стенке. Наконец Гез открыл глаза и подобрал ногу; видя, что он жив, я вошел в каюту и повернул ключ.
Капитан, бледный, с туманным взором, закусив от боли губу, положил правую руку за борт сюртука,
встал, взял в левую руку кий и промахнулся.
— Куда? На бега? С моим удовольствием. — Рыбников шумно
встал, опрокинув стул. — Это где лошади скачут? Штабс-капитан Рыбников куда угодно. В бой, в строй, к чертовой матери! Ха-ха-ха! Вот каков. Что? Не правда?
— Если бы
капитан Пэд
встал, он выдрал бы всех за уши!
Он был так встревожен, что три дня проболел, а на четвертый
встал, съездил в Петровский домик, отслужил благодарственный молебен перед иконою спасителя и, возвратясь домой с успокоенною душой, послал попросить к себе
капитана Миллера.
— Тихий ход вперед! — скомандовал
капитан в переговорную трубку в машину, когда
встал якорь.
Мозг воспаленно работал помимо его приказа. Перед ним
встали «рожи» его обоих оскорбителей, выглянули из сумрака и не хотели уходить; красное, белобрысое, мигающее, насмешливое лицо
капитана и другое, белое, красивое, но злобное, страшное, с огоньком в выразительных глазах, полных отваги, дерзости, накопившейся мести.
Капитан в одну минуту сбежал вниз и успел
встать между Теркиным и поднявшимся на ноги Перновским.
— Да… Все время еле ходила. А сейчас напоили, она вот упала и не может
встать. Зад отнялся… Все — следствие 25 февраля, — прибавил
капитан, понизив голос, чтобы не слышали солдаты. — Масса лошадей надорвалась за отступление, дохнут теперь, как мухи.
Жилка за жилкой, сустав за суставом, все на свое место
встали, — цельная погань на край горлышка села, на штабс-капитана смотрит, хвостом в носу ковыряет.
Миссия Леденцовой была исполнена, она
встала и, опустив вуаль, простилась с
капитаном. Он проводил ее до парадного крыльца и при прощании отвесил ей глубокий поклон, чему были зрители нумерной и швейцар.
Не успел
капитан ответить, как таинственный пассажир
встал и, медленно пробравшись сквозь толпу, подошел к адмиралу.
Встал штабс-капитан. Расписки не давал, ан честь в трубу не сунешь… С арбуза печати сбил, глину обломал, на стол поставил. Сам отвернулся.
— Ну, что́ ж это, господа! — сказал штаб-офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. — Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс-капитан, — обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках,
встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
— И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, — продолжал он, — то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости
капитана Тушина с его ротой, — сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же
встал и отошел от стола.